Мой отец любил повторять: “В каждой шутке – доля шутки (остальное – правда)”.
Психологи это тоже давно заметили: то, над чем человек смеется, рассказывает о том, что для него важно, значимо, но что он мало осознает. В смехе это малоосознаваемое вырывается на поверхность сознания, прорвав барьер внутренней цензуры (которая есть не что иное, как существующие в обществе запреты, которые были интериоризованы, то есть взяты извне и усвоены, превращены из внешних во внутренние, свои, личные). Этот праздник свободы запрещенного и сопровождается смехом.
Так дети смеются над всякими запрещенными им “неприличностями ниже пояса”. Так диссидентствующая интеллигенция брежневского времени смеялась над уродствами позднего коммунизма.
На этом принципе работают некоторые инструменты исследования скрытых мотивов, вроде “Теста юмористических фраз”, созданного тридцать с лишним лет назад дипломницей моего старинного приятеля. В общем, феномен известный…
Поэтому и вызывают такой интерес шутки первого лица. Живет-то лицо, как в гареме. Очень целомудренно живет. Без паранджи на люди не показывается. Видим мы только маску. Что под ней, не знаем – такова госполитика. Только догадываться можем. А нам, понятно, интересно. Кому же не интересно, что за шофер ведет по горной дороге автобус, где ты – пассажир. Что за тип? Я имею в виду – что за психотип? Какой психотип у этого шофера?
В этом отношении шутка про нежелание мыться с геем очень информативна. Говорит о многом.
Так и возникает перед глазами сценка из “Ну, погоди!”, где в зале для тренировок по какому-то восточному единоборству небольшой зверек (уж не помню какой именно) скручивает огромного волка. В душе президента происходит что-то подобное: огромный гей, увидев обнаженное первое лицо (ну, или что он там увидел), распаляется желанием: начав с “Какой ты противный!”, переходит ко всё более смелым формам ухаживания. А затем, не добившись взаимности, – и к прямому физическому насилию. Забыв, что объект его страсти – мастер дзю-до. Но… незнание не избавляет от ответственности. И мастер, защищая мужскую честь, делает с посягнувшим что-то ужасное…
О чем может рассказать такая фантазия? О чем социально значимом? (О личных, интимных сторонах индивидуальности первого лица, не имеющих отношения к его социальной функции, я, естественно говорить не собираюсь.) А рассказывает она о следующем. О том, что в душе президента живет страх. Страх насилия. И страх этот очень сильный.
Насколько его страх обоснован? Или мы имеем дело с манией преследования? Ну, на счет мании, это в данном случае вряд ли… Во всяком случае, подобные шутки-фантазии говорят не о ней. Да, и факты – тоже. Не знаю, сколько десятков миллионов ненавидят наше всё (и, между прочим, нас вместе с ним), но… считайте сами: Украина – 45 миллионов, Сирия – 17 миллионов, Чечня – под полтора миллиона, Грузия – четыре…
Нет-нет – не все, конечно. Конечно, не все. А сколько? За вычетом грудных младенцев и любящих нас? Сколько? Я не знаю. Но понятно, счет идет на десятки миллионов. И это – минимум. Может ли найтись среди них один насильник? Конечно.
Так что фантазии здесь не пустые. Оттого и такое внимание к личной охране. А как же иначе? С такой-то личной историей…
В общем, страх обоснованный. Есть чего бояться.
Только здесь вот какой вопрос возникает – а насколько нам хорошо жить под скипетром такого перепуганного царя? Какие государственные решения такой страх диктует? Когда человек так обеспокоен, как бы злой враг не нагнул его в душе.
Понятно, какие. Такой человек будет предпринимать все необходимые меры по обеспечению безопасности своей… простите, я хотел сказать – своей персоны. И не только необходимые.
А какие это меры? И здесь не бином Нютона. Закручивать все гайки, ограничивать все свободы.
Он и закручивает. И ограничивает.
Чем это чревато для страны? Тем, что имеем. Подморозкой. Остановкой жизни.
Плохо ли это? Это как посмотреть. Плохо в том смысле, что всяческая мертвичина хуже всяческой жизни. Неплохо – в том, что поток нашей жизни такой мутный и, простите за грубость, вонючий, что подморозить его неплохо для нашего носа.
В реальности же, ответ – хорошо или плохо, зависит от того, как мы распорядимся этой исторической паузой. Если мы используем ее для понимания причин наших бед и подготовки к тому, чтобы сделать нашу жизнь лучше, то “погонный”, как назвал его один старец, склонный к пророчествам, период нашей истории мы будем воспринимать не только с отвращением. Если же, как всегда, мы это отпущенное нам историей время проболтаем, ничего не поняв и ничего не сделав для будущего, то нам будет плохо и потом. И поделом…
Ну вот, господа редакторы, а теперь публикуйте этот текст. Если не страшно. А впрочем, не буду подначивать: не надо, не публикуйте. Не ищите на свою персону приключений…
